Я всегда приходил в моменты опасности. В мирное время я не стремился к должностям, поскольку не испытывал влечения к ним. Я всегда предпочитал руководить ополченцами, народными силами, испытывая некоторую холодность к т. н. регулярным подразделениям. Командиров я выдвигал из народа и выковал их, если так можно выразиться, по его образу и подобию. На войне я всегда оставался человеком даже по отношению к туркам и татарам — свидетельство этому мои приказы и воззвания к подчиненным мне частям. Я никогда не использовал помощь внешних сил, и даже средства собственного государства.
Я следовал обету Мамиконянов, был человеком глубокой веры и этики, потому мне приходилось испить из чаши горести. Бог и моя Родина всегда были на первом месте в моем храме веры. Армения являлась для меня святыней. Я жил и дышал ею, всегда готовый ради нее страдать, жертвовать и отдать саму жизнь. Она была священной болью, радостью, смыслом моего существования, моим бессмертием, высшим правом и обязанностью; в то же время народ страны горячо привязался и всецело верил мне. Со мной враждовали лишенные чувства святого полуинтеллигенты и военные, руководствующиеся лишь бумажными правилами.
В течение всей жизни я никогда не получал жалования (…) Я отказался даже от пенсии, назначенной мне иностранным государством. Имея все возможности жить в роскоши, я жил как человек из народа — почти бедно. Одной из самых больших в мире мерзостей для революционера, воина и патриота я считал бытовой материализм. Покидая Армению, я взял с собой шкуру тигра, убитого моими солдатами на армянском берегу Аракса, — мое единственное вознаграждение. Кинжал Джамал паши — мой единственный военный трофей. Пусть будут положены со мной в могилу на мою грудь этот кинжал, не знавший поражений флаг Сюника и старый армянский словарь — единственное мое утешение в изгнании
Комментариев нет:
Отправить комментарий