Владимир Артемьевич Маркаров (Маркарян)

"Каждый раз я не знал, что вернусь"

Есть темы, открывающие собеседника, словно волшебным ключом. Вот и лицо Владимира Артемьевича Маркарова сразу засветилось, помолодело, когда мы начали разговор не с погоды и ломоты в суставах, а с Ил-2, самолета его военной юности. Сколько с той поры минуло лет, а воспоминания все выносятся и выносятся на поверхность текущего дня! Мы сидим у него дома в тихом и зеленом поселке Васильевский Мох. Для него, может быть, слишком тихом, потому что он
человек городской и привык к шумам многолюдных улиц. Так вот, об Ил-2. Сегодня историки стараются объективно оценивать этого грозного мстителя, находя в нем конструктивные недостатки. И они, конечно, были. Но я верю человеку, который летал на этом самолете в небе той беспощадной войны и ценил его как верного товарища.

– А знаете, почему в пехоте его прозвали «горбатым»? – спрашивает меня фронтовик. – У Ил-2 фонарь кабины резко выступал над фюзеляжем, поэтому и облик был такой, запоминающийся. Мы его любили за огневую мощь, неплохую маневренность, броневую защиту. Он меня ни разу не подвел. Ну а когда сбили, я все же смог сесть. Только это отдельный рассказ.

К самому драматичному эпизоду фронтовой жизни Владимира Артемьевича мы еще вернемся. А пока надо перенестись в сорок первый год на берег Каспия. Здесь в Баку он жил с отцом и двумя братьями. Накануне войны умерла мама, не успев порадоваться за сына, с отличием окончившего школу. Война спутала все планы дальнейшей учебы. Дома Володе пришлось оставаться за старшего, отец, секретарь парткома, пропадал на работе. Никакими привилегиями они не пользовались. Пайка хлеба плохо утоляла голод. А в магазине из продуктов была только томатная паста. Чтобы хоть как-то прокормить братьев, Володя уходил на берег, покрытый слоем рисовой шелухи. Если провеивать ее несколько часов, набиралась горсть риса.

На всем казенном он оказался в сорок третьем, когда его призвали на фронт. Но вначале было летное училище в Грузии. Учили их спешно, давая только основные навыки. Война быстро катилась на Запад, и в свой первый штурмовой полк молодой летчик попал уже на территории Чехословакии. Бои за ее освобождение шли жестокие, немцы понимали, что до их границы уже недалеко, и изо всех сил старались удержать завоеванное. Вместе с Владимиром в небо поднимались такие же новоис­печенные пилоты, чехи и словаки. Спрашиваю его, помнит ли он свой первый боевой вылет на Ил-2.

– Первый не помню, – немного смущается ветеран, – и не потому, что прошло много времени. Торжественного события из этого никто не устраивал. Нас не очень-то делили на «стариков» и «новичков». Обстановка была такая, что приходилось все усваивать с ходу. Получили приказ разбомбить танковую колонну и полетели. Ведущий только сказал: «Делай, как я». Под крыльями две 100-килограммовые бомбы, в кабине пулемет ШКАС. Время подлета к цели совсем небольшое, мы всегда базировались в нескольких километрах от линии фронта. Конечно, нужно было видеть, что происходит внизу. Поэтому летали в основном на малых высотах. Особое искусство – как можно точнее положить бомбы, ведь, как такового, прицельного бомбометания у нас не было. Этой наукой тоже овладевали в процессе боя.

Кстати, изо всех фильмов о Великой Отечественной войне Владимир Артемьевич больше всего любит «В бой идут одни старики». За настроение, точность в деталях, талантливую игру артистов. И за «Смуглянку» в том числе. Эту песню он любит и нередко напевает.

– А чего больше вы боялись, – спрашиваю Маркарова, – зениток или вражеских истребителей?

– Зениток, – отвечает он. – В воздушный бой мы старались не вступать. У нас было другое, совершенно четкое задание. Для того чтобы мы благополучно долетели до цели, нас сопровождали истребители.

Самым сложным было достичь ювелирной точности попаданий в цель. Дело в том, что ему приходилось бить врага в непосредственной близости от расположения наших солдат. Порой это расстояние не превышало 200–250 метров. Самолет несется на сверхмалой высоте под зенитным огнем, и на земле все находится в движении. Уводят от цели и приводят к ней миллисекунды. Попадали в своих? Бывало и такое. Правда, сам он на себя такой грех взять не может.

На свой аэродром они нередко прилетали на последних каплях горючего, мокрые от пота. Небольшая передышка – и снова команда «на взлет». Правда, кормили их хорошо, по пятой «генеральской» норме. И сколько раз в летной столовой Владимир вспоминал своих братьев и ту горсть риса, что он приносил им тогда домой.

Подбили Маркарова уже на самой границе с Германией. Осколки снаряда попали прямо в мотор. Хорошо, что самолет удалось посадить на крестьянском поле поблизости от расположения наших войск. Для счастливой остановки ему немного не хватило ровной земли. Со всего маху раненый Ил-2 уткнулся в холм. Что происходило дальше, летчик не помнит, потому что потерял сознание. Уже потом ему рассказали, как с трудом его вытащили из кабины девчушки-санитарки. Вид пилота был ужасен: на голове рваные раны, кончик носа висел на кожном лоскуте. Весь комбинезон залило кровью.

Очнулся Владимир уже в госпитале. Голова упрятана в огромный кокон бинтов. В глазах – ночь, которая, слава Богу, не стала вечной. Одна дырочка в этом коконе предназначалась для питания. А поскольку он не мог проглотить даже манную кашу, его кормили с ложечки манным супом. Прошло несколько недель, прежде чем он пошел на поправку.

После того как ему сняли бинты, Владимир заволновался, что отстанет от своей части. В воздухе уже пахло Победой. Всем тогда хотелось встретить ее в кругу боевых друзей. Однажды он решился и прямо в больничной одежде перемахнул через высокий госпитальный забор. Знал, что его часть стоит где-то неподалеку. Повезло, что на дороге встретил знакомого сослуживца. Тот и привез его на мотоцикле прямо к аэродрому. В тот же день ему выдали новое обмундирование и поставили на довольствие.

Победу Владимир Маркаров встретил в Берлине и был свидетелем того, как над Рейхстагом наши солдаты водрузили Крас­ное знамя. Ему предложили продолжить авиационную службу, но он отказался. Решил поступать в индустриальный институт. И была самая радостная, волнующая встреча с родными. Это не передать словами, когда после нескольких лет разлуки он увидел в окне знакомый профиль отца и смог всех наконец-то обнять! В институт его приняли без проблем. Но из-за постоянных головных болей заниматься было сложно: сказывались последствия ранения. И все-таки он получил профессию морского нефтяника. Обслуживал нефтяную платформу и гордился своей мужской и нередко опасной работой. Дома его ждали жена и двое сыновей.

Но, как это нередко бывает, в пору размеренной благополучной жизни мы даже не можем себе представить грядущие испытания. Не спрашиваясь, пришла первая беда: умерла подруга его жизни. Тут нахлынула и беда вторая: ему, армянину по национальности, больше не нашлось места в своем городе. К началу девяностых он был снова женат на русской женщине Марии. Город они покидали спешно, оставив в нем все нажитое.

Вот так Владимир Артемьевич оказался на тверской земле. Здесь были родовые корни. Уже в немолодом возрасте ему все пришлось начинать сначала. В Твери получил скромное жилье, нашел работу. Маркаров устроился преподавателем механики в профессиональный лицей №41. Учил ребят с удовольствием, потому что отлично знал свое дело.

– У моего мужа золотые руки, – вступает в наш разговор Мария Павловна, – когда он работает, это загляденье. Сейчас, понятно, зрение и силы уже не те, но в технике разбирается очень хорошо, для мужчины это важно.

Своя квартира в поселке Васильевский Мох появилась у них позже. Но пенсионерский безвылазный быт не для Владимира Артемьевича. Они часто уезжают на автобусе в Тверь, как он говорит, – подышать городским воздухом. Тверская земля, признался ветеран, стала для него родной. Вот только дети, а теперь уже внуки и правнуки, разлетелись по свету. Один из сыновей живет с семьей в Армении, другой – в Америке. И дед, конечно, уже слетал к внукам через океан. Встретили его как самого дорогого гостя. Почему-то ни у кого не было сомнения, что он останется здесь навсегда.

– Хоть вы и живете тут неплохо, мне у вас делать нечего, – сказал Маркаров многочисленной родне, – я защищал свою землю и кровь за нее пролил. Как же я без нее? А что для меня дорогое, то со мной и будет до конца дней.

Вчера бывшему фронтовику, инвалиду Великой Отечественной войны исполнилось 89 лет. Отметить это событие собрался близкий круг семьи. Пожеланий для Владимира Артемьевича прозвучало много. Одно из них – в таком же здравии и настроении встретить грядущую круг­лую дату. В самые значимые свои дни он непременно надевает парадный китель с орденами и медалями. Каждая боевая награда – это часть жизни, где «завтра» было в абсолютном тумане. Загадывать на такой «большой» срок летчик-штурмовик просто не мог.

– Каждый раз, улетая, я не знал, что вернусь, – говорит Маркаров.

У них в полку служили девушки-летчицы. Но в воздух их не отправляли, находили работу на аэродроме. Перед вылетом молодые ребята в шутку прощались с ними, стараясь обнять и поцеловать. «Вот сшибут меня, как птичку», – говорил Владимир одной. И понятно, что скрывалось за этой шуткой. Их было шесть товарищей, которые прибыли в полк из одного выпуска. Четверо – погибли в небе. Один уехал домой без ноги.

– А давайте споем «Смуглянку»! – предложил на прощание ветеран.

И мы спели эту песню, сколько помнили, втроем. Голос у Владимира Артемьевича не сильный, но это и не важно, когда поет душа. Слишком много осталось у него на той праведной войне. Она и сегодня еще иногда ему снится в бешеных кадрах воздушной атаки.